Неточные совпадения
В светлом, о двух окнах, кабинете было по-домашнему уютно, стоял запах хорошего табака;
на подоконниках — горшки неестественно окрашенных бегоний, между окнами висел в золоченой
раме желто-зеленый пейзаж, из тех, которые прозваны «яичницей с луком»: сосны
на песчаном обрыве над мутно-зеленой рекою. Ротмистр Попов
сидел в углу за столом, поставленным наискось от окна, курил папиросу, вставленную в пенковый мундштук,
на мундштуке — палец лайковой перчатки.
Лидия
сидела на подоконнике открытого окна спиною в комнату, лицом
на террасу; она была, как в
раме, в белых косяках окна. Цыганские волосы ее распущены, осыпают щеки, плечи и руки, сложенные
на груди. Из-под ярко-пестрой юбки видны ее голые ноги, очень смуглые. Покусывая губы, она говорила...
Снимок — мутный, не сразу можно было разобрать, что
на нем — часть улицы, два каменных домика,
рамы окон поломаны, стекла выбиты, с крыльца
на каменную площадку высунулись чьи-то ноги, вся улица засорена изломанной мебелью, валяется пианино с оторванной крышкой, поперек улицы — срубленное дерево, клен или каштан, перед деревом — костер, из него торчит крышка пианино, а пред костром, в большом, вольтеровском кресле, поставив ноги
на пишущую машинку, а винтовку между ног,
сидит и смотрит в огонь русский солдат.
Несмотря
на то, что
на дворе стояло лето, почерневшие и запыленные зимние
рамы не были выставлены из окон, и сам хозяин
сидел в старом ваточном пальто.
В своей полувосточной обстановке Зося сегодня была необыкновенно эффектна. Одетая в простенькое летнее платье, она походила
на дорогую картину, вставленную в пеструю
раму бухарских ковров. Эта смесь европейского с среднеазиатским была оригинальна, и Привалов все время, пока
сидел в коше, чувствовал себя не в Европе, а в Азии, в этой чудной стране поэтических грез, волшебных сказок, опьяняющих фантазий и чудных красавиц. Даже эта пестрая смесь выцветших красок
на коврах настраивала мысль поэтическим образом.
Безвыходно
сидел он у окна в своей комнате и сквозь двойные
рамы смотрел
на крестьянский поселок, утонувший в грязи.
Сначала долго пили чай, в передней комнате, с тремя окнами
на улицу, пустоватой и прохладной;
сидели посредине её, за большим столом, перегруженным множеством варений, печений, пряниками, конфетами и пастилами, — Кожемякину стол этот напомнил прилавки кондитерских магазинов в Воргороде. Жирно пахло съестным, даже зеркало — казалось — смазано маслом, жёлтые потеки его стекали за
раму, а в средине зеркала был отражён чёрный портрет какого-то иеромонаха, с круглым, кисло-сладким лицом.
На одном из подоконников нового здания
сидел Ваня: свесив ноги во внутренность избы, перегнувшись всем корпусом
на двор, он тесал притолоки и пригонял
рамы.
Весною, помню, я ловил чижей, целым стадом садившихся
на упомянутую липку. А так как
рамы у нас были подъемные, то, повесив за окном клетку с чижом, я приподымал окно настолько, чтобы можно было просунуть тонкий прут с волосяною петлей
на конце. Замечательно, что когда из трех чижей, усевшихся
на клетку, один вслед за накинутою
на шею петлею, трепеща, исчезал в отверстие окна, два других продолжали
сидеть на клетке.
И только когда в большой гостиной наверху зажгли лампу, и Буркин и Иван Иваныч, одетые в шелковые халаты и теплые туфли,
сидели в креслах, а сам Алехин, умытый, причесанный, в новом сюртуке, ходил по гостиной, видимо с наслаждением ощущая тепло, чистоту, сухое платье, легкую обувь, и когда красивая Пелагея, бесшумно ступая по ковру и мягко улыбаясь, подавала
на подносе чай с вареньем, только тогда Иван Иваныч приступил к рассказу, и казалось, что его слушали не одни только Буркин и Алехин, но также старые и молодые дамы и военные, спокойно и строго глядевшие из золотых
рам.
Ехал я в первом классе, но там
сидят по трое
на одном диване, двойных
рам нет, наружная дверь отворяется прямо в купе, — и я чувствовал себя, как в колодках, стиснутым, брошенным, жалким, и ноги страшно зябли, и, в то же время, то и дело приходило
на память, как обольстительна она была сегодня в своей блузе и с распущенными волосами, и такая сильная ревность вдруг овладевала мной, что я вскакивал от душевной боли, и соседи мои смотрели
на меня с удивлением и даже страхом.
Покойник, худощавый, жилистый человек с рыжими усами и большой нижней губой,
сидит, выпучив глаза, в полинялой ореховой
раме и не отрывает от меня глаз всё время, пока я лежу
на его кровати…
Генерал Синтянин, обложенный подушками,
сидел в одном кресле, меж тем как закутанные байковым одеялом ноги его лежали
на другом. Пред ним несколько в стороне,
на плетеном стуле, стояла в золоченой
раме картина вершков десяти, изображающая голову Христа, венчанного тернием.
Катя вспомнила, как два месяца назад Гребенкин вставлял здесь стекла. Висели
на стенах чудесные снимки Беклина, в полированных
рамах из красного дерева;
на бледно-зеленой шелковой кушетке
сидел грузный болгарин, заведовавший нарядом подвод. Агапов помялся и вышел.
Андрей Иванович порывисто встал, сунул босые ноги в калоши, накинул пальто и пошел
на голос. Зина и кухаркина дочь Полька
сидели в сенях, запрятавшись за старые оконные
рамы, держали перед ртами ладони и кричали: «Караул!» Каменные своды подвала гулко отражали крики.
Ступени,
на которых я
сидел, были горячи;
на жидких перильцах и
на оконных
рамах кое-где выступил от жары древесный клей; под ступеньками и под ставнями в полосках тени жались друг к другу красные козявки.
Правда, деньги
на руках у артельщиков; но артельщики
сидят за решетками, их не видно, да и они по благообразию подходят к дубовым
рамам с блистающими стеклами.
Она перешла в свой кабинет, комнату строгого стиля, с темно-фиолетовым штофом в черных
рамах, с бронзой Louis XVI [Людовика XVI (фр.).]. Шкап с книгами и письменный стол — также черного дерева. Картин она не любила, и стены стояли голыми. Только
на одной висело богатейшее венецианское резное зеркало. В этой комнате
сидели у Марьи Орестовны ее близкие знакомые — мужчины; после обеда сюда подавались ликеры и кофе с сигарами. Евлампия Григорьевича редко приглашали сюда.
Юрка, не стучась, открыл соседнюю дверь, — Лелька хотела его остановить, чтоб постучал, да не успела. Спирька в очень грязной нижней рубашке
сидел на стуле, положив ногу
на колено, и тренькал
на мандолине. Волосы были взлохмаченные, лицо помятое.
На лбу и
на носу чернели подсохшие порезы, — как он тогда
на вечеринке упал пьяный в оконные
рамы. Воздух в комнате был такой, какой бывает там, где много курят и никогда не проветривают.
В каменном доме,
на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью
рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и
сидели на дворе
на солнушке.